[Я посылала (?)] к тебе трижды. Что за зло ты против меня имеешь, что в эту неделю ты ко мне не приходил? А я к тебе относилась как к брату! Неужели я тебя задела тем, что посылала [к тебе]? А тебе, я вижу, не любо. Если бы тебе было любо, то ты бы вырвался из-под [людских] глаз и примчался … Отпиши же мне про … тебя оставлю. А если даже я тебя по своему неразумию задела, если ты начнешь надо мною насмехаться, то пусть судит [тебя] Бог и моя худость.
Новгород, начало XII века
Письмо написано на двух кусках бересты, и не все фразы, к сожалению, сохранились. Однако кое-что можно восстановить. Письмо начинается со слов „к тебе трижды“: героиня явно хочет сказать, что уже три раза писала своему адресату или посылала к нему. Что бы ни было в начале, очевидно, что в письме не было обычного обращения — от такого-то к тому-то. Это очень интимное письмо, и здесь нет адресной формулы.
Какой образ любви, какие отношения стоят за этим письмом? Тут и страх, что о них узнают, и явное беспокойство героя, потому что за ним наблюдают другие люди. И явная обида возлюбленной, которая звучит очень естественно для нас сегодняшних: мол, тебе просто все это не надо, а если бы было надо, то ты бы нашел способ сбежать и встретиться со мной.
Очень интересно выражение „буду задела“. Такого времени сейчас нет в русском языке: это так называемое второе будущее, означающее предшествование к какому-то предстоящему моменту. Использовалось оно и в условных предложениях, то есть сейчас бы мы сказали „если окажется, что я тебя задела“ или даже „если вдруг (по-твоему) я тебя задела“. До этого мы не знали, что в конце XI или в начале XII века глагол „задевать“, как и сегодня, использовался в значении „оскорбить“, „сделать неприятно“. А вот фраза „я тебя имела аки брата“ — буквально „я к тебе относилась как к брату“ — звучит странно. В современной культуре любви, наследующей романтизму, брат противопоставлен возлюбленному: „Сладко мне твоей сестрою, / Милый рыцарь, быть; / Но любовию иною / Не могу любить…“ Здесь же этого противопоставления нет: брат — это наибольшая степень открытости и близости. „Я относилась к тебе как к родному“ — так, может быть, сейчас бы сказала девушка на ее месте.
Писавшая, скорее всего, сочиняла и записывала послание своему возлюбленному сама: вряд ли она стала бы диктовать кому-то настолько интимное письмо. По изысканным формулам, которые она использует, видно, что женщина была не просто грамотной, а весьма образованной и в писце не нуждалась. Скорее всего, она принадлежала к социальной элите: грамота происходит с Троицкого раскопа, где, как мы знаем по другим письмам, находились усадьбы достаточно состоятельных новгородских бояр.
„Моя худость“ — калька с греческого выражения, которое означает „я, недостойная“. С этим уничижительным словом контрастирует фраза „пусть тебя судит Бог и я“. Это довольно смелая конструкция для средневекового человека, в особенности женщины. Вообще, перед нами очень независимая, по крайней мере в своих чувствах и выборе, женщина, и остается гадать, была ли она столь же самостоятельной социально. Максимальную степень независимости в традиционном обществе имела вдова, однако как раз из новгородских документов известно, что и при живом муже женщины могли распоряжаться, например, деньгами или воспитанием детей.
Есть ли аналоги этого письма? Учитывая его литературные обороты, наиболее естественно искать что-то похожее в Византии того времени. Этой эпохой датируется византийский роман „Дигенис Акрит“, где есть и самостоятельные героини, и непостоянные мужчины, и, главное, куртуазная переписка, и некоторые ее формулы. Есть и древнерусская его версия, хотя она делалась с другой, не столь богатой этими сюжетами редакции и в более позднее время, чем наша грамота. Разумеется, непосредственное влияние романа (тем более в подлиннике) предполагать не следует, скорее оба эти текста отражают галантную культуру той эпохи, свидетельств которой до нас дошло крайне мало.
Это письмо с его лексикой типа „иметь зла“ или „задеть“ — яркое свидетельство того, что древнерусский язык имел очень тонко выработанную психологическую лексику, подчеркивающую детали человеческих отношений, и не обязательно в области любви.
Дмитрий Сичинава, лингвист
